Петр Великий любил повеселиться. Частенько он превращал придворную жизнь в непрекращающийся странный спектакль. Все вельможи становились комедиантами. Царь был главным режиссером этих развлечений, а как актер он предпочитал эпизодические роли.
Одна такая забава состояла в том, что Петр придумал для князя Федора Юрьевича Ромодановского неведомый до того титул князя-кесаря и величал его государем, а себя именовал, обращаясь к «пресветлому королю», «всегдашним рабом и холопом Петрушкой Алексеевым». Эта игра так увлекла Петра, что он требовал от придворных строго придерживаться установленных им шуточных обращений, а за ослушание грозило нешуточное наказание.
Однажды Петр в скромной одноколке ехал из Москвы в село Преображенское. Навстречу ему неслась роскошная карета Ромодановского. Впереди скакал курьер. Он кричал во весь голос: «Сторонись! Шапки долой!», а нерасторопных зевак подгонял ударами бича. Петр поприветствовал князя-кесаря его полным титулом, но забыл при этом обнажить голову. Через час Петрушка Алексеев был вызван к Ромодановскому в его дом на Никитской улице. Федор Юрьевич никому не разрешал подъезжать к своим хоромам. Петр, повинуясь этой прихоти, пешком пересек двор княжеской усадьбы. В сенях огромный бурый медведь, тяжело переступая на задних лапах, старательно держал золотой поднос с чаркой перцовки. Петр бесстрашно подошел к мохнатому слуге и залпом выпил рюмку. Медведь довольно заурчал. Если гость отказывался от медвежьей услуги, обиженный зверь мог так облапить несчастного, что дух вон. Это была шутка вполне в петровском вкусе.
Петр вошел в княжеские покои, поздоровался земным поклоном, но Ромодановский не встал, не пригласил царя сесть, а грозно спросил:
– С каких это пор ты осмеливаешься не снимать шапки, приветствуя меня?
– Я не узнал ваше величество в татарском одеянии, – виноват, промямлил самодержец всея Руси.
Князь-кесарь простил Петрушку Алексеева, как-никак, а Романовы и Ромодановские состояли в родстве.
Вообще-то, с Ромодановским шутки были плохи: он заведовал тайными тюрьмами и пыточными застенками. Его жестокость не знала меры. Даже Петр однажды не выдержал и написал кесарю: «Зверь! Долго ли тебе людей жечь?» Правда, потом извинился. Князя-кесаря ненавидели и боялись, и лишь его единственная внучка Катя считала его добрейшим дедушкой на свете.
Ромодановский был несметно богат, только в его постоянной свите было 600 человек. Легко представить, как росла маленькая Катя, окруженная заботами дедушек, бабушек, родителей, кормилец, нянюшек, мамушек и бесчисленного числа всевозможной челяди. Это было поистине райское существование: игры и забавы сменялись прогулками в тенистых садах Измайлова, а учителям Закона Божьего, грамматики и танцев ставилось одно непременное условие, чтобы дитя на занятиях не переутомлялось. Только в шестнадцать лет Катя узнала, что на свете существует горе – в 1717 году умер ее любимый дедушка Федор Юрьевич. Царь Петр не захотел отменять выдуманного им титула князя-кесаря, и новым кесарским величеством стал отец Кати, Иван Федорович. А еще через год жизнь княжны-кесаревны круто переменилась: семья Ромодановских переехала в Петербург. В новой столице у Кати появились первые в ее жизни обязанности: она должна была присутствовать на ассамблеях, которые зимой бывали трижды в неделю.
Хорошенькая княжна Ромодановская была среди первых модниц: шелковый лиф, благоухающий, как летнее утро, плотно облегал ее тоненькую талию, широкая юбка, снабженная специальными пружинками, плавно раскачивалась в такт музыке. Катенька была бесподобна в «нежно-присядном» менуэте, она умела легчайшим движением плеч и манящим взглядом из-под скромно опущенных ресниц обворожить любого мужчину.
…Однажды, танцуя с долговязым молчаливым шведом, Катя заметила молодого человека, который пристально на нее смотрел. Ни во внешности, ни во взгляде юноши не было ничего необычного, но Катя почему-то подумала: «Он будет моим мужем». Ей стало так весело от этой мысли, что она рассмеялась. Белобрысый швед тоже заулыбался и стал еще старательнее выделывать танцевальные па своими длинными несгибающимися ногами. Екатерине не составило труда узнать, что понравившегося ей кавалера зовут Михаилом, он младший сын графа Гавриила Ивановича Головкина.
«Михаил, Мишенька… Какое красивое имя, – подумала Катя. – Сейчас будут танцевать польский. Господи, сделай так, чтобы он пригласил меня!»
Музыканты ударили по струнам.
– Государь будет танцевать, – зашептались гости.
Екатерина подняла глаза, чтобы посмотреть, кого царь пригласит на танец, и увидела перед собой Михаила Головкина. Она протянула ему руку, зная, что ее судьба решена навеки. Это была классическая любовь с первого взгляда, когда не нужны долгие ухаживания, объяснения и свидания при луне. Вскоре после их первой встречи Екатерина Ромодановская и Михаил Головкин попросили родителей благословить их брак.
Царь Петр, узнав, что единственная внучка князя-кесаря выходит замуж, вызвался быть на ее свадьбе маршалом, то есть распорядителем. К любому делу, будто то строительство новой столицы или устройство свадебного торжества, Петр относился очень серьезно, и все, чем он занимался, становилось грандиозным, необыкновенным и незабываемым. Неудивительно, что свадьба княжны-кесаревны вошла в историю Петербурга как одно из самых пышных торжеств. 8 апреля 1722 года в 11 часов утра государь приехал к жениху и повез его в церковь. Петр ехал в открытом кабриолете с маршальским жезлом в руке, за ним следовали два трубача, двенадцать шаферов верхом и бесконечная вереница карет с гостями. Невесту сопровождал еще более пышный кортеж. Когда Екатерина подъехала к церкви, Петр сам открыл дверцу ее кареты и проводил новобрачную к алтарю. Серебряный венец невесты был так тяжел от множества бриллиантов и жемчуга, что его держали по очереди несколько шаферов. Во время свадебного обеда Петр важно расхаживал по залам, следил за прислугой, а когда гости пожаловались на духоту, приказал принести слесарные инструменты и за несколько минут выставил окно. За стол он сел последним, но поесть толком не смог. На улице стали готовить фейерверк, и Петр устремился руководить огненными потехами. Иллюминация была необычайной: разноцветные шары с грохотом взрывались в сером петербургском небе, освещая счастливые лица новобрачных. Перед домом был установлен щит, на котором голубыми и белыми огнями светилась надпись: «Виват принцесса Катерина!»
После свадьбы молодожены обычно проводят один беззаботный месяц, называемый медовым, про Екатерину и Михаила Головкиных можно сказать, что у них началась медовая жизнь. Михаил Гаврилович был назначен посланником в Берлин, где дипломатическая служба была не слишком обременительной. Правда, иногда приходилось выполнять сверхсложные задания. Императрица Екатерина, жена царя Петра, к тому времени обзавелась фаворитом Виллимом Монсом. Михаилу Гавриловичу выпала высокая честь покупать парики и кружева для любовника царицы.
Молодым супругам было хорошо вдвоем, им нравились долгие неторопливые прогулки и чтение книг вслух, бывали дни, когда они болтали с утра до вечера, а иногда часами сидели молча, держась за руки. Идиллия прервалась в начале января 1725 года. Поздней ночью прибыл курьер из Петербурга с известием, что царь Петр опасно болен. Графу Головкину предписывалось немедленно разыскать известного берлинского врача Шталя и получить у него советы по лечению больного. Не успели слуги заложить карету, как прискакал еще один курьер с горестной вестью о смерти императора. Михаилу Гавриловичу предписывалось срочно вернуться в Россию.
…Для своего семейного гнездышка в Петербурге Головкины выбрали красивейшее место на Васильевском острове. За два с половиной века оно неузнаваемо изменилось. Тогда волны свободно ласкали невские берега, нестесненные гранитными набережными. Два величественных сфинкса охраняли покой фараонов в Египте, не подозревая, что их вечная жизнь продолжится в холодном северном городе. На месте всем известного здания Академии Художеств стоял дворец сказочной красоты. Современники сходились во мнении, что это образец роскоши и вкуса. По воскресениям и праздничным дням хозяйка дворца в платье, сплошь усыпанном драгоценностями, с напудренными волосами и кокетливыми шелковыми мушками, наклеенными на лицо, отправлялась на очередное торжество. Это была ее служебная обязанность, ведь графиня Головкина – первая статс-дама императрицы Анны Иоанновны.
Надо сказать, что после смерти Петра Первого Головкины, не впутываясь в придворные интриги, без потрясений дожили до времени, когда на престол взошла Анна Иоанновна. Слабонервные от одного взгляда царицы падали в обморок, но Екатерине Ивановне она приходилась близкой родственницей, и Головкиным стали оказывать просто царские почести. Но Михаил Гаврилович все равно был недоволен. Он мечтал о министерской должности, а его назначили сенатором. Такой обиды он вынести не мог и за все десять лет царствования Анны Иоанновны ни разу не переступил порог Сената, отговариваясь болезнью. Михаил Гаврилович действительно часто страдал от приступов подагры, и жена в такие дни буквально не отходила от него. Их супружеские узы не превратились в кандалы, а то, что брак был бездетным, еще больше сблизило супругов.
17 октября 1740 года, произнеся слабеющим голосом «Простите все!», умерла императрица Анна Иоанновна. Наследником престола стал Иоанн Антонович, ребенок, которому исполнилось два месяца. Поскольку в этом возрасте трудновато руководить огромной страной, началась борьба за право распоряжаться Россией от имени грудного младенца. В итоге победила мать царственного отрока Анна Леопольдовна. Она, как в сказке, царствовала «лежа на боку», проводя время в постели со своей любимой фрейлиной Юлианой Менгден. Пока дамы развлекались своей странной неразлучной дружбой, нашлось немало желающих порулить государственным кораблем, среди них был и граф Головкин. В итоги у власти оказались два графа Михаил Головкин и Андрей Остерман. Оба – люди больные, у обоих подагра и хирагра (лом в ногах, лом в руках). Оба, впрочем, весьма опытны в государственном управлении, умны и деятельны. Казалось, им делить было нечего: Остерман специализировался по иностранным делам, а граф Головкин по внутрироссийским. Елизавета, дочь Петра Великого, вытряхнула из постели правительницу вместе с фрейлиной и отобрала у императора-младенца трон, как детскую игрушку. Ну и, как это принято на Руси, все, кто поддерживали прежнюю власть, стали врагами новой…
Поздней ночью 25 ноября 1741 года в дверь спальни супругов Головкиных застучали ружейные приклады. Это гренадеры Преображенского полка пришли арестовывать Михаила Гавриловича. Дворец наполнился людьми, которые бесцеремонно ходили по комнатам, составляли опись имущества и выносили вещи. Забрали все до последней нитки. У Екатерины Ивановны остались только книги и иконы, перед которыми она целыми днями, стоя на коленях, молилась о муже. Дело о государственной измене тянулось два месяца. Наконец, 16 января 1742 года было объявлено, что на следующий день на Васильевском острове напротив здания 12 коллегий будет учинена экзекуция: преступники будут подвергнуты мучительной казни – четвертованию. Представьте, какую ночь провела несчастная Екатерина Ивановна! Утром следующего дня вся площадь была заполнена народом. В центре возвышался эшафот, окруженный гвардейцами. В десять часов утра на простых телегах привезли преступников. Сначала был зачитан смертный приговор, вывозили по очереди к эшафоту, клали голову на плаху, а потом зачитывали указ Елизаветы Петровны, даровавший осужденным жизнь. Им предстояла ссылка в отдаленнейшие места империи. Когда многочисленная толпа, собравшаяся в предвкушении казни, узнала, что развлечение отменяется и никому голов, рук и ног рубить не будут, народ взбунтовался. Солдатам с большим трудом удалось разогнать разочарованных зрителей.
К Екатерине Ивановне императрица отнеслась вполне благосклонно: ей было разрешено сохранить звание статс-дамы и проживать где заблагорассудится. Графиня Головкина добилась аудиенции у Елизаветы и сказала ей: «На что мне почести и богатства, когда не могу разделять их с другом моим? Любила мужа в счастье, люблю его и в несчастье, и одной милости прошу, чтобы с ним быть неразлучно». Императрица позволила графине отправиться вместе с мужем в Сибирь. Сборы были недолгими. Владелице 20 тысяч крепостных позволили взять с собой десять слуг, четыре платья, четыре шапки, немного белья и оловянной посуды. Из тюрьмы Михаила Гавриловича, больного, со скрюченными от подагры пальцами, худого и бледного, вынесли на руках и положили в сани. Увидев жену, он так разволновался, что не мог говорить, только плакал и целовал ей руки. Екатерина Ивановна села рядом с мужем, перекрестилась, и обоз двинулся в путь. Им предстояло проехать 11 278 верст до зимовья Ярманг, не обозначенного ни на одной карте. Осилить такой путь по российскому бездорожью в санях, на скрипучих крестьянских телегах и собачьих упряжках уже было подвигом.
За два года добрались до Якутска, от него до Ярманга оставалось, если считать по сибирским меркам, всего ничего, каких-то две тысячи верст полнейшего бездорожья. В сорокаградусный мороз ехали по тундре на собачьих упряжках все вперед и вперед, словно летели в дьявольскую бездну. Наконец кто-то из конвоиров закричал: «Слава богу! Приехали! Ярманг, что по-русски значит «Собачий остров»!» Екатерина Ивановна вылезла из-под рогожи, которой укрывалась от холода, и среди снежной пустыни увидела несколько почерневших изб. В одной из хибарок поселились супруги Головкины. Стекол в окнах не было, вместо них вставляли пластинки изо льда. Они не таяли, потому что в избе было почти также холодно, как на улице. Пришлось смириться с нищетой, с холодом, с тем, что слуги перестали смотреть на них как на небожителей. Вот только к голоду привыкнуть было невозможно. Головкиным выдавалось немного муки, но ее едва хватало, чтобы не умереть. Михаил Гаврилович чудодейственным образом без всяких лекарств излечился от подагры, научился ловить рыбу, и летом, если рыбалка была удачной, удавалось поесть досыта. А бесконечными полярными зимами Головкины при тусклом свете лампы, наполненной рыбьим жиром, читали вслух книги, которые Екатерина Ивановна привезла из Петербурга, вспоминали прошлое или молчали, взявшись за руки. Так они прожили на Собачьем острове 14 лет.
Однажды супруги собрались в местную церквушку к обедне. По распоряжению императрицы Михаил Гаврилович имел право выходить из дома только в сопровождении двух конвоиров с ружьями, но тут, как назло, они куда-то запропастились. Наконец решили, что Екатерина Ивановна отстоит обедню одна. Вернувшись, графиня нашла мужа спящим. Она подошла, чтобы поправить упавшее одеяло и увидела, что лицо Михаила Гавриловича сильно покраснело, а глаза налились кровью. Он не дышал. Графиня нежно, словно боясь разбудить, прижала к себе любимого и поцеловала в холодные губы.
Священник был несказанно удивлен, когда графиня заявила, что не будет хоронить Михаила Гавриловича на погосте, где непрекращающийся снег заносил верхушки нескольких покосившихся от ветра крестов. Она не хотела, чтобы любимый навек остался один в этом проклятом месте. Екатерина Ивановна обратилась к императрице Елизавете с просьбой разрешить ей перевезти тело мужа в Москву. А пока курьеры с прошением преодолевали 11 278 верст до Петербурга и столько же обратно, графиня приказала закопать тело мужа в сенях своей избы, превратила эту холодную каморку в часовню и не покидала ее ни днем ни ночью, читая над покойным Псалтырь. Ее верная старая горничная, которая сама вызвалась последовать за госпожой в Сибирь, приносила ей кусочек хлебушка и горячего чайку и молилась вместе с Екатериной Ивановной. Иногда старушка начинала шептать, что это слуги задушили Михаила Гавриловича, потому что устали так долго жить в невольной ссылке, а теперь проклятые убийцы могут и графиню порешить и лучше бы отправиться домой в Москву, хоть на зеленую травку перед смертью посмотреть. Екатерина Ивановна продолжала размеренно и четко произносить слова молитвы, и старуха замолкала. Через год высочайшее разрешение было получено. Тело Михаил Гавриловича вырыли, Екатерина Ивановна сама залила его воском, и супруги Головкины отправилась в обратный путь.
Графиня Головкина вернулась в Москву и поселилась в доме деда на Никитской улице. Екатерина Ивановна стала московской знаменитостью. Вся столичная знать собиралась у графини Головкиной в ее приемные дни по понедельникам, средам и пятницам. В гостиной в большом мягком кресле всегда сидела сгорбленная старушка, одетая в простое русское платье. Это была горничная графини, разделившая с хозяйкой все ужасы жизни на Собачьем острове. Представляя ее новому посетителю, Екатерина Ивановна говорила.
– Это мой лучший друг. Она ни за что не хотела расставаться со мной и делила мои несчастья. Я считаю ее своей сестрой.
Графиня Головкина дожила до 90 лет, и каждый день, раздав щедрую милостыню, она приезжала молиться в Георгиевский монастырь, где был похоронен Михаил Гаврилович. После смерти графини появилась новая московская традиция – молодожены после венчания приезжали с цветами на могилу верных и неразлучных супругов Головкиных. Но во время войны 1812 году французы подожгли Георгиевский монастырь, он сильно пострадал от пожара. Казалось, что и история графов Головкиных превратилась в пепел, но сегодня мы возвращаем ее вам, потому что нет на земле ничего вечного, кроме любви.
«Секретные материалы 20 века». Наталья Дементьева, журналист (Санкт-Петербург)
